Гиренок Федор Иванович

 Автор

УСКОЛЬЗАЮЩЕЕ БЫТИЕ

XPOHOC

НОВОСТИ ДОМЕНА

ГОСТЕВАЯ КНИГА

СТАТЬИ НА ИСТОРИЧЕСКИЕ ТЕМЫ

БИОГРАФИЧЕСКИЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ИСТОЧНИКИ

ГЕНЕАЛОГИЧЕСКИЕ ТАБЛИЦЫ

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ

ИСТОРИЧЕСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ

КАРТА САЙТА

 6. Второсортная субъективность. Ее симптомы

Экологическая этика, как известно, решает одну, но кардинальную задачу. Она пытается выяснить, действительно ли во многом знании много печали. И нет ли здесь обмана. Благодаря экологической этике и ее пророкам мы открываем некоторые истины как бы заново, хотя и под давлением внешних обстоятельств.

Например, если мы срываем плоды на общественном участке, то стоит ли нам, как каким-нибудь манихейцам, задумываться над тем, что дереву больно. Ведь мы же знаем, что ему не больно, а плоды уже спелые. Правда, в нашем знании нет печали, но зато у нас есть плоды. И даже очень много плодов.

Вполне возможно, что славяне (когда они были еще язычниками) не очень беспокоились о плодах, но умели объединять себя с тем, что их окружало. Однако нужно ли нам (их потомкам) придерживаться культа Рода и находить одно творческое начало для народа и природы, для родины и родника? Ведь в таком случае мы можем дойти и до метампсихоза душ. А это ведь совершенная субъективность, т.е. ложная картина мира. Объективно смерть есть, но в этой картине ее нет. И на этой зыбкой основе люди почему-то строили свою жизнь. К примеру, у нанайцев нет слова "смерть", и ложной теорией метам- психоза они удерживали себя в определенном состоянии бытия. Но эта техника жизни вряд ли придется нам по душе. Ведь мы же знаем, что мы умрем. Они не знали, а мы знаем, и из этого метафизического факта следуют вполне наблюдаемые эмпирические вещи.

Правда, и в этом знании у нас нет печали. Но зато мы избавлены от ложных проблем в своей жизни и нам не нужно прежде, чем убить медведя, вступать с ним в разговор, сочинять похвалу его достоинствам, просить согласия на убийство и т.д. Нас интересует шкура, а не выяснение вопроса о том, что за душа находится под этой шкурой. Иными словами, так понятая субъективность нас не устраивает. Она не эффективна, т.е. она второго сорта. Вдобавок ко всему, мы утратили способность понимания работы субъективности вообще. Весь парадокс состоит в том, что экологические проблемы самим фактом своего существования снимают объек- тивный слой нашего бытия и из-под него проступают симптомы нашей сознательной жизни, т.е. предметы- идолы бытия, не знающего границы между тем, что объективно, и тем, что субъективно. Например, появляются симптомы экологической совести. Она (совесть) существует в нас, но ею высказывается нечто независимое от нас.

* * *

Кто из научнообразованных людей не знает, что субъективность - это эпифеномен работы левого (иногда правого) полушария головного мозга; реже - и того и другого вместе. Попросту говоря, для многих из нас субъективность мало чем отличается от свистка паровоза. Ею можно пренебречь, составляя планы глобаль- ного переустройства жизни людей и планеты. На ней нельзя основывать свое мышление и техническое действие. Заколдованные объективностью, мы презираем субъективность. Однако всюду гонимая и презираемая субъективность существует, и последствия ее существования не описываются в терминах работы головного мозга. Например, существует не так уж много вещей, которые нас пока еще волнуют. В момент, когда мы взволнованы, мы субъективны. И в этом состоянии делаем то, что иным образом сделать нельзя. Например, мы выходим из себя и видим гармонию небесных сфер. Но иногда делаем глупости.

Если исход какого-либо дела зависит от свойств и качеств человека, то мы знаем, что в этом деле срабатывает субъективность. Но субъективность можно зафиксировать и противоположным способом, если какие-то вещи складываются вне зависимости от того, что мы о них думаем и что мы с ними делаем, то наши действия превращаются опять-таки в вышеуказанный свисток. И в этой превращенной форме они (действия) существуют, т.е. "свисток" выступает в качестве центра, а вокруг этого мнимого центра вращается человек. Тем самым создается ирреальная картина человеческого бы- тия, в которой человек предшествует своему существованию. Объективный ли человек предшествует субъективному или наоборот, субъективный человек предшествует объективному - спор этот не имеет смысла. И дело здесь не в том, что у человека два лица и два бытия: субъективное и объективное; человеку уже нужно быть, чтобы вторым "шагом" из этого бытия извлечь себя в качестве субъекта и тем самым придать смысл субъект-объектной дуальности. Как и не в том, что его бытие второго сорта, если первым сортом считать бытие вещей. Второстепенного бытия не бывает. Его мы не найдем даже в знаменитом субъективном факторе, которому с настойчивостью, достойной лучшего применения, мы приписываем некоторую второстепенность, но второстепенность почти всегда решающую. "Решающая второстепенность" указывает на то, что живет нашими стараниями и заботами. Например, предметы веры - не существуют до веры, будущее - без надежды на будущее, а памятью о прошлом - живет прошлое. В мире, утратившем веру и память, идеалы и замыслы, разрушаются смысловые связи, не воспроизводятся симпатии и притяжения по страсти. Он объективно становится иным. И в этом ином мире нужно учиться жить без смысла и веры, без памяти и надежд. Что может объединить людей, если у них истончается воля к жизни, если они собирают себя под знаком безразличия? Ничто, содержание которого в позитивной форме узнается нами как "экологический кошмар".

Иными словами, среди того, что нас окружает, есть вещи, которые нельзя вытащить на свет разума и прямым аналитическим способом рассмотреть. Но их можно рассмотреть косвенно, не называя по имени. Таковы возвышенные основания, или постулаты, нашей сознательной жизни. Например, размышляя о будущем, мы понимаем не будущее, а настоящее. В настоящем есть такая сторона, в которую мы вовлекаем то, чего еще нет, т.е. будущее. Следовательно, мы живем в чувственно-сверхчувственном мире. И нельзя в нем найти такой минимум, в котором было бы только чувственное или сверхчувственное. Для того, чтобы установить этот минимум, нам нужно жить, а если мы живем, это бытие нельзя расщепить так, чтобы бытие стало непонимающим, а понимание - небытием, и в образовавшийся зазор между ними пометить еще какое-то (божественное) понимание, т.е. нельзя отделить в нем то, что от бытия, и то, что от понимания бытия, ибо это не два онтологически разных акта, а один.

Мы знаем, что существует стоимость. Но полная определенность ее существования предполагает акт вос- приятия, т.е. бытие стоимости завершается в точке восприятия его сознанием. И поэтому, например, появляются цена, прибыль и другие объективные феномены. Прибыль - это не вещь. Она не существует в пространстве. Но это и не представление, возникающее в про- странстве головы. Она существует сознанием в мире человеческой деятельности.

Субъективно мы знаем, что некоторые вещи стоят дорого. Но эта ментальность задается объективно, т.е. не мы воспринимаем стоимость, а это она в нас воспринимает себя. Иными словами, мы сталкиваемся с вещами, в действие которых уже вовлечено сознание. И отделить его от действия нельзя.

Точно так же строится и наше отношение к природе. Оно полностью определено (индивидно), если за- хватывает неопределенность нашего существования. Строго говоря, мы ведь не пытаемся понять тот стул, на котором сидим. Нас даже не интересует его по-став, т.е. тот способ, каким он находится в нашем распоряжении. Мы его просто используем и тем самым подтверждаем, что когда Адам пахал, а Ева пряла, нам уже тогда недоставало сущего, того, что есть. В просвете недостающего сущего появляется понимающее бытие, а затем техника и потребность в новой технике. Но существование объективно избыточных вещей отличается от того способа, каким существуют столы и стулья, циклоны и антициклоны. Избыточными отношениями создаются формы бытия, которые из содержания сущего не следуют. Например, выгода - это не предмет. Сама по себе она не существует. Осознанием выгоды существует выгода, а не, допустим, Рыбинское водохранилище, т.е. один из вариантов ее технического исполнения. Сознание выгоды от нас уходит, а техническое исполнение остается. Техника вообще используется на уровне вторичных структур сознания, отделаться от которых нельзя, не разрушив сознание. Но именно поэтому, например, нельзя вернуться от трактора к мотыге. Срабатывает не- обратимость движения форм понимающего бытия, в составе которого кристаллизуются наши интересы. То есть мешает не психология, а бытие.

Предположим, что у нас нет интереса к каким-то вещам, т.е. нет интереса в том, чтобы они были. А понимающее бытие говорит, что он есть и хорошо просматривается в трансцендентной перспективе. Выходит так, что наши интересы существуют, а мы о них почему-то ничего не знаем. Но если мы свои интересы не понимаем, если у нас нет для них сознания, то это значит, что за нас их понимает кто-то другой. Понимающее себя бытие превращается в проблему существования понимающих бытие. Могут ли у нас быть интересы, если мы не знаем, что они у нас есть? В предположении о том, что у нас нет сознания, вводится незаконное пред- ставление об интересах, скрыто существующих в подвалах бытия. Нас еще может и не быть, а наши интересы уже существуют как вещи в себе и ждут, когда мы появимся. Без нас они склеивают нас в компактные социальные структуры. И лишь только потом, задним числом, мы узнаем о своих интересах. Они извлекаются из подвалов и им придается качество сознания, т.е. мы их осознаем так, как если бы в воду подсыпали краску и вещь в себе превратили в вещь для нас. Иными словами, осознание интереса превращается в рефлексивную картинку (представление) о том, как сознание получает интерес, а интерес получает сознание. Конечно, все это составляет упрощающую схему сознания. Во-первых, рефлексивное представление исчезает за сознанием. Во-вторых, интерес - это не представление об интересе, а уже само по себе событие. В-третьих, нет сначала интереса, который затем получает сознание как представление, и нет сначала сознания, которое затем получает интерес, т.е. нет подвалов бытия и сознания. Интересы существуют осознанием интересов, в модусе которого сознание выступает не как рефлексивное представление, а в качестве внерефлексивного события бытия. И в этом смысле интересы держатся дорефлексивным сознанием, или (что то же самое) изначальным сцеплением понимающего бытия в чувственно-сверхчувственном мире.

Суть дела состоит не в том, что есть сознание и в стороне от него бытие, которое осознается или не осо- знается, о котором мы что-то знаем только со стороны сознания. Рефлексивное сознание существует в горизонте возможностей нашего знания о бытии, а не в качестве модуса самого бытия. В последнем случае мы имеем дело со структурами бытия, осознание которых есть способ их существования. Например, все мы знаем, что существуют короли. Причины их существования мы можем объяснить в социологических и политических терминах. Но короли существуют лишь только потому, что мы относимся к ним как чему-то действительно су- ществующему, т.е. в качестве подданных. Вот этим отношением рационализируется изначальное единство бытия и сознания. В материале этих изначальных структур выполняются все последующие политико- экономические связи и экологическая реальность. В этом же горизонте появляются интересы и потребности, идеалы и идолы.

Оглавление

Перепечатывается с сайта

http://www.philosophy.ru 

БИБЛИОТЕКА ХРОНОСА

© Гиренок Федор Иванович, 2002 г.

редактор Вячеслав Румянцев 15.02.2003